Феликс Чечик
В БЕЗМОЛВИИ ПРЕДЕЛА
* * *
На фоне голубого неба
и жизни, пролетевшей мимо,
купить вина, сыров и хлеба
в предместье Рима.
В тени столетнего платана,
балдея от вина и снеди,
забыть о времени нежданно
и белом свете.
Сыр запивать вином, и снова
в тебя влюбляться,
на фоне неба голубого
тире палаццо.
И, с налетевшим ветром споря,
лететь, расправив крылья-плечи,
домой в провинцию у моря:
- Arrivederci!
* * *
2-48-54
мой телефон из прошлой жизни где
мы были беззащитными как в тире
а иногда ходили по воде
нам променад конечно вышел боком
и меньшинство сменив на большинство
не верим в бога умираем с богом
живя в трёх остановках от него
* * *
утром чужим и осенним
снова проснуться от слёз
где на чеканке есенин
с трубкой на фоне берёз
времени сопли и нюни
вечности морок и сон
и не латыни латуни
неутихающий звон
* * *
Перестать суетиться,
отдохнуть от себя,
стать спокойным, как птица
в конце сентября.
Забывая о юге,
путеводной звезде,
раствориться в подруге,
как сахар в воде.
* * *
это миф
очередной
полюбив
ты станешь мной
я тобой
и навсегда
смертный бой
любви страда
* * *
ах не надо делать драмы
из того что выпил граппы
я состарился без мамы
я состарился без папы
я один на белом свете
одесную и ошую
трезвомыслящие дети
кока-колу пьют большую
* * *
если ты растворяешься в прозе
как в толпе растворяется ной
прикоснись языком на морозе
к металлической ручке дверной
стань поэзией вредной здоровью
и полезной как водка зимой
допотопной и грешной любовью
или кровью самой
* * *
В конце безумного июня,
переходящего в июль,
ты не боялась полнолунья
и не задёргивала тюль.
Ну, может быть, чуть-чуть - для вида;
поэтому была сама
рассветной музыкой Давида
из 21-го Псалма.
* * *
Ничего – ни огня,
ни воды, ни земли,
за границей меня
и от счастья вдали.
Никого – только рябь
поднебесных морей,
да счастливейший раб
на галере твоей.
* * *
похоронив отца
и мать похоронив
мурлычу без конца
затейливый мотив
его затеял я
когда не стало их
единожды живя
за умерших двоих
* * *
Зачтётся или нет,-
ещё вопрос - о нём
не думал в двадцать лет,
когда играл с огнём.
Огонь? Ага,- огонь -
промокшей спички дым.
Прозрачная ладонь,
склонённая над ним.
И всё-таки - сам чёрт
не брат и не родня,
и никакой зачёт
не волновал меня.
Но беспокоил мрак
и пустота вокруг
и что огонь никак
не хочет есть из рук.
Но приручить его
я к старости сумел.
Усталость. Мастерство.
И пенье филомел.
* * *
Господь, не приведи,
во сне услышав слово,
проснуться посреди
безмолвия ночного,-
и больше не заснуть,
и, чтобы сердце пело,
как в градуснике ртуть
в безмолвии предела.