.

Вадим ГРОЙСМАН

Лишь глина всегда под рукою

 

*   *   *

Как первый еврей Авраам,
Приведший стада из Харрана,
И мы поклонились горам,
Хлебнули огня и тумана,
По древним и новым правам
Владели серпом Ханаана.

Нам случай божественный дан,
Пылающий рог изобилья,
Мы шли по тяжёлым следам,
По знакам из каменной пыли,
И в шумном цвету Иордан
Открылся с вершины Вефиля.

В дорогу пустились давно,
И наша отчизна далече,
И в памяти стало темно,
Забытое давит на плечи,
Слились в золотое пятно
Людские гурты и овечьи.

Устали и в поле легли
На дне бесконечного лета,
Во тьме обожжённой земли,
В жилище небесного света.
Мы сделали всё, что могли,
И в землю зарыты за это.


 

Вставай же, приятель, пора!
И в смерти не будет покоя.
Забавная это игра –
Родиться во время такое:
Ни вечности нет, ни добра,
Лишь глина всегда под рукою.

Ещё пришлецы-города
Лежат в неразобранных грудах,
Пылят по равнине стада,
Плывут пастухи на верблюдах,
И чудо пустыни – вода –
Колышется в ярких сосудах.

ВИРСАВИЯ

Завтра он вернётся с поля брани,

Как всегда, суров и деловит,

Ничего не ведая о ране,

Что тайком нанёс ему Давид.

Будто цепью, связанная ложью,

Путаюсь и толком не пойму:

В жаркой тьме кого я жду на ложе,

Кто мой господин и где мой муж?

Двум героям, мальчикам, мужчинам

Я утеха, верная жена.

Я кажусь себе пустым кувшином,

Ждущим, кто нальёт в него вина.

Я –земля, цветущая, сырая,

Что лежит под небом без стыда,

И во мне томятся, созревая,

Соки долгожданного плода.

И пускай прознает муж ревнивый

Тайну о сопернике-царе, –

Он воюет за чужую ниву,

Но не пашет на своём дворе.

А когда придёт он из похода,

Встану перед ним, едва дыша:

«Полюбуйся, храбрый воевода,

Как твоя добыча хороша!»

ПРОРОК

Тогда я открыл уста мои, и Он дал мне съесть этот свиток… (Иез. 3:2)

На берегах сухой реки,

На лестнице, ведущей в гору,

Господь кормил меня с руки,

И жрал я каменную Тору.

Как сон, оберегал язык

Переселённого народа,

И стали горе, стон и крик

Во рту пророка слаще мёда.

Огонь, сжигающий траву,

И зверь о четырёх личинах,

Я в тихом времени живу

Среди микробов и личинок.

Как лишний день в чужом году,

Я самому себе перечу

И, обессилев, упаду

На землю, сдобренную речью.

Лежать останусь на спине,

Без голоса и без вопроса,

Когда прокатятся по мне

Многоочитые колёса.

ГОЛЕМ

До поздней ночи просидишь втроём

С бессонницей и братом-алкоголем,

И чувствуешь: в пустой дверной проём

Живая тень заглядывает – Голем.

Мне вспомнились раввин, что звался Лев,

И сила, что тебе повелевала,

Столетнюю сонливость одолев,

Покинуть сумрак пражского подвала.

Не излечиться нам от немоты

Ни временем, ни коньяком паршивым.

Я вижу, неохотно ходишь ты

К себе подобным глиняным машинам.

Мне тоже маг записку сунул в рот,

Чтоб красная порода не исчезла.

Бессонница-сестра, какой урод

Рождается от нашего инцеста!

Как слово от распада уберечь,

Понять урок, преподанный поэтам:

Бог в тесто глины вкладывает речь,

Адам даёт названия предметам?

ДЖАННА

Вроде все мы вылеплены Богом

Из того же глиняного теста,

Но встречает праведных за гробом

Джанна – зачарованное место.

Там, как молчаливые машины,

Винтики отлаженного чуда,

Носят слуги полные кувшины,

Расставляют золотые блюда.

Там Аллах, от детской крови бурый,

Истина, надежда и награда,

Ровным строем посылает гурий

Беззаветным воинам джихада.

Мальчик из разрушенного дома,

Хочешь оказаться в самом деле

Далеко от пламени и грома,

В этом нескончаемом борделе?

Будь мужчиной, отомсти неверным,

Кровью утоли свою обиду –

Купишь вечность подвигом мгновенным,

Смертью, подобающей шахиду.

И когда ты станешь чёрной пылью,

Превратишься в огненную точку,

Ангелы к тебе протянут крылья,

Соберут и слепят по кусочку...

МУСОРЩИКИ

В провале ночи –стук и гром,

И кажется, что рушит дом

Земли неистовая пляска.

Но странно –все они умрут,

Те, кто ворочал чёрный труд

И злыми ящиками лязгал.

И я, лежащий на спине,

Червяк, раздавленный во сне

Их яростными позывными, –

И я умру на равных с ними.

Там, в перевёрнутом аду,

Куда я тоже попаду,

Где плёток и щипцов навалом,

Придётся муки испытать:

Им – мусор с грохотом катать,

А мне –лежать под одеялом.

LA BUFERA

Мы спасли друг друга от распада

В летнем Дите и Коците зимнем.

Мы – просчёт в едином плане Ада,

Лёгкий сад в его карьере дымном.

Правда, сил всё чаще не хватает

Удержаться в радости и вере:

Хлопья сажи в комнате витают,

Горький запах проникает в двери.

Ангел мой прильнул ко мне и шепчет,

Руку мне кладёт на грудь седую:

«Лучше обхвати меня покрепче, –

Улетим, покуда ветер дует!»

Мы сплетаем крылья, ноги, руки...

Весь полёт – безумный и короткий.

И, прервав размеренные муки,

Грешники задрали подбородки.

ЕВРЕЙ-ПЕРЕВОДЧИК

еврей переводчик Гомера Шекспира

звучит как родная заёмная лира

украшенный мифами щит

от смерти тебя заслонит

еврей переводчик Бодлера Верлена

пускай у шампанского горькая пена

издёрганный старый больной

задумчиво пробуй напиток хмельной

купайся не слыша своих же рыданий

в чужих языках как в родном Иордане

голодная пайка ползучий погром

Эдгар Федерико Гийом

еврей-переводчик ты вроде бы где-то

на зоне в концлагере в гетто

конвой душегубка тифозная вошь

пока переводишь живёшь

МУЗЫКАНТ

Порядок делений смещён,

Из хаоса ночь налетела.

Комарик свой тонкий смычок

Вонзает в безмерное тело.

И пьёт переполненным ртом

Пьянящую кровь человека,

А скрипки прохладная дека,

А музыка будет потом.

*   *   *

Торговый воздух, жаркие скандалы,

Солдаты, бабы, дети, старики.

Кричат на пёстром рынке зазывалы,

Начальствуют сирены и гудки.

Он вертится в копеечной вселенной,

Не в силах разорвать кипящий круг.

Весь этот город временный, мгновенный –

Хватай сейчас, а то уйдёт из рук!

Но изредка запретную шкатулку

Мы открываем, сыростью дыша.

Там тишина развешивает куртку

В потёках от московского дождя.

И очутиться в вечности сиротской,

Скрести её холодную золу –

Как будто на пустой «Новослободской»

Стать пешками на шахматном полу.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива