Галина  Маркелова

 Витиеватое перо из крылышка спускалось…

 

В этом году  13 января, в пятницу, самому удивительному поэту Одессы Игорю Ивановичу Павлову исполнилось 75 лет. Думаю, что город должен знать своих Поэтов.

 

Не такая уж большая разница – 12 лет! Но ясно это сейчас, когда твоему кумиру – 75, а вот тогда, когда тебе – 17, любой, старше этак лет на пять, кажется стариком, седым… А манерное приветствие – «Ста~уха!» –  не так уж долго остаётся бравадой.  Может быть, виноват был дым, в клубах которого парил МЭТР? Игорьваныч, Павлов, Диваныч (позывные эти всегда звучали однозвучно). Он восседал, он воспарял на оголённых пружинах дивана, уже воспетого серьёзной провинциальной литературой («Провинциальный роман-с», Е.Ярошевский) в империи легенд о Независимости Духа.

 Игорьваныч знал,  Павлов умел, Диваныч ведал! О, как умел мэтр строить беседы, невзначай подбрасывая заранее продуманные ходы, как только что пришедшие на ум, этакая хитрость, лукавство факира… (А ну-ка, рифму к слову «пуговица»!) К нему, к роднику, устремлялись ужаленные российской словесностью вундеркинды, жаждавшие и славы, и известности, убегая от липкого, полосатого, как артельная карамель, быта картавых молдаванских дворов. К нему, к нему в царство лингвистических изысков! К нему, где ловко микшировались тексты Гурджиева и Ницше с безумием Вейнингера, предсмертным хрипом Марины и реалиями румынской оккупации. К нему, где «Биомицин» расстроенный «Алиготе» под чёрствый бублик и кильку в дыму «Примы» создавал коктейль  истиной жизни, воплощённой в Слове.

 

Старый дом, не ведающий срама,

старый двор, разнузданный, как яма,

весь в моче ханыг, в дерьме собачьем,

сядем-ка с тобой вдвоём, поплачем,

я морщины ветхие разглажу…

Кто ж для нас с тобой придумал лажу?

 

 В пуританские времена соцреализма он позволял  себе … Он позволял себе не делать (не ходить на службу, не высыпаться на профсобраниях …). Не стремиться (в любое «членство», приобрести «Волгу» …). Но позволял делать со словом, со строкой всё мыслимое и немыслимое. Это Игорьваныч автор вычурного до невиданной простоты стихотворения (В сочном зареве календул, в закоулках тихих дач я сидел и меж колен дул в громогласный серый мяч). Это он подбрасывал причудливые темы для реанимированного им в колорите старого одесского двора буриме.

 Да, и он, и всё вокруг было с седым налётом старины. Двор, диван, стол, стул, выражение лица его мамы, прячущей доброту под вуалью лёгкой надменности.  Как-то, одна из моих приятельниц («кузин») с таким же выражением лица, спросила дворничиху: «Дуся, почему Вы, обращаясь ко мне, не говорите «барыня»?» «Помилуйте, матушка, так ведь Гагарин в космос полетел!» - нашлась Дуся. На что, любившая во всем искать логические обоснования старушка, подумав, спросила – « А что же, голубушка, лично для тебя изменилось?»

Всё вокркуг него находилось в неприятии розовощёкого оптимизма «текущего момента». Всё создавало пространство, где словесность была и остаётся единственным смыслом и утешением.

За каждым словом - тишина,

за каждым словом – боль.

Тут и неверная жена,

и верный алкоголь.

Всё превращалось в магическую лабораторию, где заповедь Фёдора Михайловича утончается  до изящества слова, призванного спасти мир :

Да это знак! Да это весть

от муз, от аонид…

За каждым словом что-то есть,

а что – не говорит…

-2-

 

За видимой простотой его стихов стоит большая работа, которой предстоит изменить, ну, если не его жизнь, то хотя бы молекулярный состав  вселенной. Они (его стихи) многослойны, пропитаны воздухом европейской культуры, как одесские дворы духом акаций и сломанной канализации. Стих его становится изысканным, манерным, выплёскивая мелодии романтизма (Туда, туда, где вечер прячет напевы флейт и окарин...) на «пасти ветхих подъездов, затаивших мрак»…

Смещенья образов и лиц,

бесчисленна листва.

-Что Вы читаете, мой принц?

– Слова, слова, слова…

Культурологический ассоциативный ряд этого миниатюрного стихотворения так велик, что диву даёшься: тут и Шекспир, и Сартр, и Мандельштам, и Лорка,  и Пастернак, и … настроение тех, «оттепельных» годов.

«Но тем опасней, тем опасней проникновенье в тишину,

где так невероятны басни о том, что было в старину».

Природная причастность к российской культуре (собственно и представляющей для него старину) создала невиданное по красоте, по философской глубине, по христианскому смирению стихотворение:

Пройдут и Офир, и Освенцим,

Забудутся Рим и Рени…

И старцы пройдут. И младенцы,

Когда постареют они…

Конец прозираю – в начале

Едва проявившихся дней.

На свете так много печали,

Что можно не думать о ней…

Печаль –  и в движеньях, и в позах,

В сплетении душ и имён.

Печаль незаметна, как воздух

Во всём пребывая, как он.

И послана во искупленье

За бред, за дурные дела,

Как осени благословенье,

Прозрачная старость пришла…

             Строки эти написаны давно. Я подозреваю, что ёще тогда, в веке прошлом, когда не все битвы с бытом были проиграны. Я встретила его пересекавшего Привоз, независимого, с гордо поднятой головой, всё с тем же наследственным выражением лица.

Было это лет двадцать пять тому, по-моему, тогда и написаны были эти строки.  Но с ними произошло то,  что и со всеми другими его стихами, которые, Бог знает,  где разбросаны:

Повинуясь высшему порядку,

я своей строкой не дорожу:

то теряю новую тетрадку,

то листок забытый нахожу -

откровенничает поэт. (Даже ритм взят из озорного фольклора, только чтобы  всерьёз никто бы не воспринял!) Вот такое отношение к себе удалось как-то переломить издателю Геннадию Группу и тем «мальчикам, отбывшим на зов блуждающей звезды». Шёл 2001г.- юбилейный, семидесятый. Гриша Резников, Эдвиг Арзунян, Хайм Токман, Толик Гланц  и ещё много других своей любовью поддержали  легенду  о независимом поэте.«Снова он принёс мне свои «портянки», – ворчал Гена, снимая со сканера пожелтевшие, расползшиеся листки, реанимировал текст, снова пил водку с поэтом и наслаждался возрождёнными стихами. Групп издал в своём,  рождавшемся тогда  издательстве «Инга», крошечные первые книжечки Игоря Павлова: «Избранное»  и «Ещё избранное», которым

 

-3-

 

суждено было разлететься  по миру и стать библиографической редкостью сразу же. Но сегодня Гены уже нет…

«Собственно, жизнь не кончается, брат-Кентавр. Трогай землю копытом, поглядывая на нас». Это из стихотворения Б.Херсонского, этакой стихотворной биографии Диваныча, которое напечатано там же, в сборнике И.Павлова «Избранное» (изд. «Инга».2001г). В нём -  всё правда. И зияющий котлован  на месте прошлого. И потерянное жильё, вслед за которым затерялся и паспорт. И  смятые листки новых стихов, и …

 Дня за три до Нового Года 2006 мы стоим с Игорьванычем  на трамвайной остановке, на Соборке. Двоё потрёпанных стариков мы громко, по причине глухоты, обсуждаем шансы на получение Нобелевской премии, вспоминая и Бродского, и Бунина,  и Агуеро, и Октавио Паса… Толпа  редеет из-за абсурда, вырастающего вокруг нас. Эту ситуацию он как будто предвидел:

Чёрно-белые Птицы Абсурда

Издеваясь, вдали пропоют:

Мир окончен…

Но в этом же стихотворении есть и такие высокие строки:

…не отравит наш дух и сознанье.

Окаянное слово  «абсурд».

И над краем, что смят и поруган,

Будет гром, грянет сладкий раскат

И разнимутся вещие руки,

Научившись, как надо ласкать.

Вслушайтесь, какая очищающая гроза Всевышней Любви  проливается на вас!

 Я талдычу, что на Премию кто-то должен представлять, что нужны ещё книги, нужен заинтересованный издатель, деньги в конце концов…Павлов не сдаётся  - он уверен, он ждёт… Может и дождётся.  Ведь такого озорного, эротичного и наполненного чистой любовью в тоже время стихотворения нет ни у кого!

Покой  кивает олеандрам,

Вдыхает флору дальних стран…

И ты уснёшь. Тогда за кадром

Восстанет розовый фонтан.

 

Вот вырос – властен и безвластен,

Как тополь стройный, озорной –

Смешенье грёз и снов, и страсти,

Пропахшей утренней зарёй.

 

Моих сомнений порожденье,

Он –  подтвержденье, он – ответ,

Что ты чиста до пробужденья,

Пока тебя в сём мире нет…

Так хочется надеться, что в нашем городе найдутся любители поэзии, способные прочувствовать вместе с  Поэтом:

Живу на том пределе,

Когда не нужен звук,

Когда в притихшем теле

Опять очнулся Дух…

…и тогда уж точно получится… Получай город своего Нобелевского Лауреата!

Галя Маркелова