Яков Верховский, Валентина Тырмос
«Аз», «Буки», «Веди»
Глава из неопубликованной книги «Город Антонеску»
Это может показаться невероятным, но в 1920-м Тася Тырмос, 17-летняя еврейская барышня, дочь известного в городе уролога Иосифа Тырмоса и ученица престижной женской гимназии Екатерины Семеновны Пашковской, была членом подпольной белогвардейской организации «Азбука».
Этот сногсшибательный факт раскопал в секретных архивах НКВД создатель одесского литературного музея Никита Брыгин. И если бы он этого не сделал, то все фантастические рассказы Таси об «Азбуке» так навсегда и остались бы для ее дочери «обычными тасиными выдумками».1
История «Азбуки» мало известна. Все материалы, касающиеся этой организации и сегодня, почти через 100 лет после ее разгрома, почему-то засекречены.
«Азбуку» создал в октябре 1918-го в Киеве Василий Шульгин.
И тут несколько слов нужно сказать о Шульгине. Хотя для того, чтобы познакомиться с этим удивительным человеком, «нескольких слов» будет наверняка недостаточно.
Шульгин – это знаковая фигура в российской истории или даже, как говорят, «парадокс российской истории». Талантливый журналист, талантливый оратор, баснословно богатый человек, Шульгин, по рождению и по воспитанию, был монархистом. И, вместе с тем, именно он 2 марта 1917-го в Пскове, в ставке императора Николая II, принял из его рук отречение от престола.
Бессменный редактор одной из популярных антисемитских газет – «Киевлянин», Шульгин был антисемитом. И в то же время в самый разгар ритуального «дела Бейлиса» выступил с большой статьей в защиту евреев. Номер газеты с этой его статьей был конфискован, а сам он три месяца отсидел в тюрьме.
Три месяца в тюрьме! За евреев! Невероятно!
Трудно понять и осмыслить поступки этого неординарного человека.
Всегда – в бою! Всегда – в самой гуще событий!
В мае 1920-го Шульгин объявился в Одессе.
Впрочем, слово «объявился» не очень удачно в этом случае.
Не «объявился», а «затаился». Как и почему это произошло – длинная история. Шульгин подробно рассказал ее в своем мемуарном романе «1920».2
Революция отняла у Шульгина все: поместья, заводы, земли. Отняла у него газету, сломала карьеру – кто знает, каких высот алкал он достичь?
Революция была для него катастрофой. Он мог бы, конечно, как многие друзья его и родные, бежать за границу. Но не сделал этого.
И теперь он в Одессе. В большевистской Одессе.
Удивительно, но этот, одесский период в жизни Шульгина, почему-то почти не известен. Он жил на тогдашней окраине города, неподалеку от Куликового поля, на втором этаже дома номер 6 по Пироговскому переулку, в квартире 19. И, несмотря на поддельные документы, чувствовал себя в относительной безопасности, поскольку считалось, что лидер русских монархистов давно «почил в бозе». По слухам, им же организованным, он «умер от тифа, где-то в бескрайних степях Бессарабии» – об этом прискорбном событии писала даже какая-то желтая газетенка.
В человеке, ходившем по улицам Одессы, трудно было узнать прежнего Шульгина – стройного элегантного аристократа с веселыми глазами и ухоженными пшеничными усами.
Теперь это был неопрятный согбенный старик, облаченный в какую-то немыслимую кацавейку и еще более немыслимый картуз на облысевшей голове. Особенно поражала его длинная седая борода – поскольку в прошлом его лишь однажды видели небритым: в трагический день отречения императора.
Впрочем, теперь внешний вид мало волновал лидера российских монархистов – все его помыслы и чувства были отданы «Азбуке».
Целью этой, уникальной в своем роде, подпольной организации было возрождение Единой и Неделимой России. Филиалы ее были в Москве, Петербурге, Киеве, а руководящий центр базировался… в Одессе. Точное количество участников осталось неизвестным, но, видимо, было весьма значительным. А верхушка включала 33 человека по числу букв древнего славянского алфавита.
Каждый из этой верхушки был зашифрован буквой – от «Аз» до «Ять». Сам глава «Азбуки» носил кличку «Веди», а представитель «Азбуки» в ставке барона Врангеля в Крыму назывался «Слово».
Одесса 1920-го была идеальным местом для «Азбуки».
Одесса 1920-го…
Бандиты, налетчики, воры, фальшивомонетчики…
Кражи, грабежи и убийства случаются даже днем, а с наступлением темноты страшно выйти на улицу.
Одесская Чрезвычайка, главный штаб которой помещался в том самом Доме на Маразлиевской, закончившим свою жизнь в первые дни румынской оккупации, бандитами особенно не интересовалась. У нее и без них хватало работы – почти еженощно расстреливать в гараже десятки домовладельцев, купцов, священников и раввинов. Так что для «темного элемента» было в Одессе раздолье.
Эта криминальная среда была идеальным фоном для подпольной деятельности разного рода иностранных разведок и белогвардейских организаций. Белогвардейцы тысячами стекались в Одессу из захваченных большевиками центральных районов страны. Они надеялись бежать за границу морем. И многие действительно бежали, но некоторые не успели и теперь искали возможности хотя бы напакостить ненавистным большевикам.
«Азбука» Василия Витальевича Шульгина, могла предоставить им эту возможность. Да и цели этой организации казались святыми.
Куда уж святее: «Единая и Неделимая». И жизни не жалко!
Но Тася? Какое отношение могла иметь Тася к «Азбуке»?
Тасю в «Азбуку» вовлек Эфэм.
Эфэм и Тася…
Какая странная романтическая история. Полностью выпадающая из контекста окаянных дней Одессы 1920-го. Полностью выпадающая из трагических дней Одессы 1937-го и, уж тем более, из зловещих дней и ночей «Города Антонеску» 1941-го...
Итак, Одесса. 1920 год. Весна.
И ничего, что в Одессе большевики.
И ничего, что зверствует Чрезвычайка.
После ночного дождя воздух чист и прозрачен, и наполнен терпким запахом акаций и опьяняющим ароматом любви.
По посыпанной желтым песочком аллее Французского бульвара идет высокий 27-летний мужчина и рядом с ним, доверчиво опираясь на его руку, тоненькая 17-летняя девушка, почти ребенок.
Это Эфэм и Тася …
Эфэм, а точнее, Филипп Могилевский, племянник Шульгина, сын его родной сестры. Эфэм, как все привыкли его называть, принадлежит к верхушке «Азбуки» и обозначен последней буквой алфавита «Ять».
До апреля 1920-го Эфэм был редактором газеты «Единая Русь», помещавшейся на Александровском проспекте, на втором этаже дома номер 11. Но по профессии он не журналист, а скульптор, и поэтому иногда проводит мастер-классы в Рисовальной школе Манылама на Дворянской. Здесь он и познакомился с Тасей – она, как приличествует дочери доктора Тырмоса, параллельно с занятиями в гимназии училась рисованию и музыке.
По словам Шульгина, Филипп был очень красив. Особенно поражали его огромные грустные глаза, в которых была какая-то обреченность, будто предчувствие ранней смерти. Все девочки в Рисовальной школе были влюблены в «милого Эфэма», и Тася, конечно, тоже.
А Филипп?
Оставшись в Одессе без Лены – жены, сбежавшей в страхе перед большевиками в Константинополь, этот взрослый уже мужчина, вдруг, неожиданно для себя увлекся девчонкой, смотревшей на него снизу вверх влюбленными глазами и с восторгом внимавшей его увлеченным рассказам о подпольной «Азбуке».
То, что Тася еврейка, Эфэму, видимо, не мешало. Он сам по отцу был евреем, хотя, как он говорил, «принял Христа».
«История порой шутит», – пишет Никита Брыгин.
Действительно, ну разве это не «шутка»: дочь доктора Иосифа Тырмоса, еврейка – член подпольной белогвардейской организации антисемита Шульгина?!
Брыгин:
«Каких-нибудь полгода назад он (Филипп Могилевский, Авт.), вальяжный, преуспевающий, неспешно двигался вот здесь, Французским бульваром, рука об руку с милой барышней, юной поэтесской Наташенькой из «Сына Отечества»… Они шли и болтали о пустяках. Он выговаривал ей, что ее рифмы из последних стихов… принадлежат не дамской, а писарской, прачечной поэзии, что название ее будущего сборника «Белый крест» тоже не блещет новизной, отдает фрунтом, свирелью и барабаном. А она весело хохотала и тащила его в Фанкони…»
Стихи Наташеньки действительно «отдавали свирелью»:
«Пусть трелью рассыпаются весенние свирели,
Я вышью для любимого по радужной канве.
У солнечного мальчика подвешены качели
На тонких нитях радости в вечерней синеве…»
Сборник стихов «Белый Крест» был действительно издан в Одессе в 1920-м.
Упоминание об этом мы нашли в книге «Русские поэты ХХ века», «Знак», М., 2007. Но приведенные выше строчки цитируются не по сборнику, который, несмотря на все наши усилия, не удалось пока обнаружить, а по памяти – Тася часто рассказывала дочери о своей любви к Эфэму и читала посвященные ему стихи
А Никита Брыгин, между тем, продолжает свой рассказ, и мы, не полагаясь на память дочери, можем познакомиться с той ролью, которую играла поэтесска Наташенька в «Азбуке». Дело заключалось в том, что доктору Тырмосу, кроме многой другой недвижимости, принадлежали еще несколько домов на Французском бульваре, купленных им в 1910 году у наследников покойного мещанина Станислава-Марьяна Криммера за 38 тысяч рублей.3
Один из этих домов, номер 9 по Юнкерскому переулку, по расположению и по внутреннему устройству как нельзя лучше подходил для явочной квартиры. Это было очень важно для «Азбуки», поскольку Шульгину приходилось лично встречаться со своими «верными людьми» – все они знали его в лицо, боготворили и только ему повиновались.
И вот Наташенька, «рисковая душа», предоставила дом своего отца в распоряжение Эфэма, то есть, в распоряжение «Азбуки».
Дом этот был, конечно, не единственной явочной квартирой Шульгина. Такие квартиры были у «Азбуки» во многих районах города: на Внешней, 72 – квартира 30; на Княжеской, 17 – квартира 23 (стучать два длинных затяжных и два коротких); на Елисаветенской – кафе «Отдых», и там же на Елисаветинской угол Преображенской в доме со шпилем – квартира врача …
Но дом в Юнкерском переулке считался самым безопасным. Какое-то время там проживала даже спутница жизни Шульгина с двумя его сыновьями от первого брака: белогвардейским офицером Лелей и вихрастым подростком Димкой. Сам Шульгин в своих воспоминаниях не однажды вспоминает явочную квартиру в Юнкерском переулке, в доме, в который можно было войти с улицы через окно.
И все же, как ни надежны были явочные квартиры и как ни верны были «верные люди», время работало против «Азбуки».
Кольцо сжималось. О том, что Шульгин жив, Чрезвычайка, наконец, догадалась, и для поимки этого опасного преступника в Одессу прибыл сам товарищ Феликс Эдмундович Дзержинский.
Шпионская игра, которой так легкомысленно увлеклись Эфэм и Тася, совсем не была игрой. Многих участников «Азбуки» арестовали и в октябре 1920-го расстреляли. Среди них был Эфэм.
И только Шульгин сумел уйти от чекистов – в августе 1920-го он вместе с двумя сыновьями на старой рыбацкой шаланде переправился в Крым к Врангелю.
На этом одесская эпопея Шульгина, продолжавшаяся всего только три, и даже неполных, месяца, завершилась. Но впереди у «парадокса российской истории» оставалось еще более полувека жизни, и судьба ему уготовила в этой жизни много интересного, в том числе… кто мог предполагать?.. даже встречу с Никитой Хрущевым.
О гибели скульптора Филиппа Могилевского долго шептались девчонки в Рисовальной школе, сочувственно поглядывая на Тасю. А она как-то сразу повзрослела и уже не предпринимала попыток «играть в шпионов».
Чрезвычайка ее не трогала. То ли из «пренебрежения» к нежному возрасту и незначительной роли в «Азбуке», то ли из «уважения» к доктору Тырмосу, постоянными пациентами которого были многие твердокаменные чекисты, часто болевшие «стыдными» болезнями.
Однако имя гимназистки Наташеньки Тырмос все-таки сохранилось в архиве НКВД, в деле «Азбуки», как и адрес явочной квартиры в доме доктора Тырмоса в Юнкерском переулке. Именно там, в архиве НКВД, откопал эту историю Никита Брыгин. А иначе мы бы знали о ней только из рассказов Таси, всегда казавшихся ее дочери слишком абсурдными, чтобы быть правдой.
Но нет, как видно, все это было в действительности.
И май, и Эфэм, и любовь, и «Азбука».