МИХАИЛ ЛАНДБУРГ

На холмах, где мшистые валуны

Двое парней стояли на пороге её комнатки и смотрели, словно спросонья, и женщина, побелев лицом и качнувшись радостным телом, тихо вскрикнула, догадавшись. В голове мелькнуло: "Вот оно! Конец! Войне конец!"

- Твой муж остался там, - сказали парни.

Она не поняла:

- Остался?

- Остался! - сказал тот, у которого были небритые щёки.

- Там?

- На холмах, - проговорил второй.

Женщина пристально вгляделась в лица парней и неторопливой затаённой походкой отошла к окну.

- На холмах? - не оборачиваясь, спросила она.

- На холмах.

Снова не поняла:

- А… где… его…?

Небритый сказал:

- Легионеры кидались гранатами…

Женщине показалось, что за окном, под вечерним небом, внезапно качнулись Иерусалимские холмы.

- А могила? - едва слышно проговорила она.

- После гранат там... - сказал второй, - Едва сумели забрать раненых…

Парни посмотрели на стоявшую посередине комнаты детскую коляску и изо всех сил пытались улыбнуться розовому кулёчку.

- Живите ещё! - проговорили они, уходя.

Под утро, не отстраняя лицо от оконного стекла, женщина почувствовала, как её мозг раскалился от неудержимой, мучительно сверлящей мысли - отныне смысл её жизни будет навсегда связан с тем, что осталось там, на холмах.

Два раза в год: весной, когда земля вокруг Иерусалима подсыхала, и ранней осенью, когда спадала жара, на холмы, густо покрытые мшистыми валунами, взбирались женщина и девочка.

Перебегая от одного обгорелого дерева к другому, девочка спрашивала:

- Может быть, здесь?

- Может быть! - отвечала женщина, не трогаясь с места.

А иногда девочка, низко наклонив головку, заглядывала под огромные валуны:

- Может быть, здесь?

Женщина молча поправляла на голове чёрную косынку.

- А вдруг здесь? - девочка переводила торопливые взгляды на тень возле своих ножек.

- Где-то здесь, - женщина вскидывала голову и смотрела, как над верхушками деревьев пролетают большие чёрные птицы, - где-то здесь…

В полдень женщина и девочка спускались с холмов на обочину дороги и ждали прихода пригородного автобуса. Открывая дверцы, шофёр всякий раз спрашивал:

- Ну, что?

Женщина всякий раз молча качала головой.

Как-то осенью в глазах девочки пробежал усталый, укоризненный лучик.

- Ты, мамочка, не знаешь, - сказала девочка, - ты никогда не знаешь.

Женщина не ответила.

- Ты, мамочка, опять не знаешь!

- Где-то здесь! - непременно повторяла женщина.

- Весной мы взбирались на другой холм…

- На другом… Я думала, что…

- Не было там могилки.

- Не было…

Девочка повернула голову в сторону того холма, к которым теперь шли длинные белые облака.

- Может быть, там? - спросила девочка.

- Может быть…

- У меня болят ножки, - сказала девочка.

Женщина посмотрела на дальние холмы, и вдруг её голова, опав на грудь, завертелась во все стороны. Женщина растерялась и, прикрыв лицо ладонями, подумала, что теперь её голова будет жить отдельно от туловища.

- Больше на холмы не хочу, - сказала девочка.

Последующие полвека женщина приходила на холмы одна и, приближаясь к валунам, ласково водила по ним ладонью или, закрыв глаза, шумно глотала воздух.

Тишина. Безответность. Мысли.Разные.Ненужные. Совсем не нужные.

В конце дня, когда догорало солнце, женщина спускалась к обочине дороги.

Осень вдруг входила в зиму, и мир становился мокрым, холодным, лишним.

Мертвенность. Пустота. Усталые глаза. Усталый мозг.

Шофёр, открывая дверцу автобуса, по-прежнему спрашивал "ну, что?", зная, что ответа всё равно не добьётся...

А дома женщина металась в постели, томясь памятью по былой нежности.

И безверием томилась. И верой. Спать! Уснуть! Спать!Уснуть! Утром - новый день.

Новые глаза. Новые холмы. Новый стук сердца.

Иногда забегал внук, и тогда женщина читала ему книжки о войне за Независимость или рассказывала о дедушке, который остался на холмах.

- А мама говорит, что…- заметил однажды внук.

- Его найдут!..- перебивала внука женщина.

- Скоро?

- Его найдут!

Мальчик обнял женщину за шею, потому что увидел перед собой невыносимо грустное лицо.

- Хочу быть взрослым, - сказал он потом.

- Торопиться не надо! - женщина попыталась рассмеяться, но у неё не получилось.

"Спать! - говорила она себе, пытаясь разглядеть в окне уже раздавленные темнотой холмы, -Уснуть!Спать!Уснуть!"

На стене фотография дочери и внука.

"Спать!Уснуть!Спать!Уснуть!"

Молитва - Долгая.Жаркая.Честная.

Однажды сердце женщины разорвалось.

От своих сверстников юноша ничем не отличался, только два раза в год - весной, когда земля подсыхала, и ранней осенью, когда спадала жара - он взбирался на прислонившиеся к Иерусалиму холмы и всё бродил, бродил, подолгу что-то высматривая возле огромных валунов, покрытых растрёпанным наростом унылого мха.