        У меня не получался рассказ. Я подождал: героиня рассказа умерла, муж её умер, приёмный сын выкинул старую мебель и продал (обычное дело) квартиру. Так что всё - они на бульваре Герцля дом 35 в Иерусалиме больше не живут.
        Лет десять назад, когда я только приехал, я ходил учить к ней язык, а когда вообразил себя писателем, попросил рассказать о своей жизни.
        В тихой квартире с книгами седая, больная женщина, подперев кулачком левой руки лицо, удивлёнными карими глазами всматривалась в меня.
        - Но зачем? - спросила, - зачем?
        - Я, я… я хочу написать!
        Покачала головой:
        - Я не герой, да если бы и была, не думаю, что нужно.
        Но, увидев умоляющий взгляд, согласилась:
        - Ладно. Приходите. В четверг.
        А когда пришёл, сделала кофе и пододвинула чашку:
        - Слушайте, - сказала.
        В 1933 году одно за другим случилось три события: первое - учительница английского языка, милая маленькая женщина, придя в очередной раз, сама не своя вдруг расплакалась. Оказывается, её муж-немец и собственные сыновья сказали, что если она будет ещё ходить в еврейские дома, и учить еврейских детей, они её убьют. Второе - отец остался без работы. Уже пять лет он состоял коммивояжёром одной немецкой фирмы, продающей муку. И вот, из Германии, пришло письмо, где было написано, что в еврейских услугах они, немцы, больше не нуждаются. И третье - в этом году Тамаре исполнилось 13 лет. В 13 лет она должна была учиться в последнем классе так называемой основной школы, где преподавание велось на немецком. Но отец позвал, посадил дочь напротив себя на жёсткий деревянный стул и сказал с силой:
        - Девочка моя, я больше ничего не хочу знать о немецком языке.
        И, взяв за руку, отвёл её в еврейскую гимназию. Так Тамара начала учиться читать странные, бегущие справа налево буквы, и говорить на гортанном языке своих предков.
        А время было - начало грозы. Жили в Риге, старой столице маленькой Латвии. Евреи, понимая нестабильность положения, в Либаве, ближе к Германии, учились и говорили на немецком. А в Двинске, ближе к России, на русском. Это было также время, когда идеи социализма захватили умы людей, и тоненькая упрямая девочка-подросток не избежала их притягательного влияния. И поступила в скаутскую, конечно сионистскую, конечно социалистическую организацию молодёжи. Папа был не в восторге, а они ходили в походы, пели песни, собирались вечерами, спорили до хрипоты. Всё как в 15 лет.
        Тамара всем сердцем восприняла изумительную идею равенства, и когда приехал Шаляпин, не пошла на его концерт.
        - Как же, сколько есть людей лучше меня, но менее обеспеченных, они не могут себе позволить, а я пойду?! Нет!
        Но все остальные скауты, позабыв бурные социалистические дебаты, не пошли, а побежали в оперу. И в этот вечер не было споров, в этот вечер пел Шаляпин.
        В дверь постучали, и в комнату заглянул седой человек с тёплыми глазами:
        - Тамарка, ты занята?
        Я попрощался и вышел:
        - Ведь жил в Союзе, - подумал, - и ни разу не был в Риге, Таллинне.… Да ладно, мало ли где не был.
        Светило солнце, ходили красные, тогда ещё не взрываемые автобусы, на базаре весь коричневый и горбоносый кричал счастливо:
        - Папа, папа, твой сын сошёл с ума! Посмотри, как дёшево он продаёт апельсины!
        Мы встретились через неделю:
        - Что будете? Чай, кофе?
        - Пожалуй, кофе.
        … Они попрощались в конце октября 1938 года. Отец, претворяя в жизнь свои идеи, купил на выплаты десять дунамов земли около Тель-Авива и достал сертификат для дочери. Господи, как плакали…. И ведь мыслей никаких, ну побудет дочка одна ну полгода, ну максимум год, пока не соберутся родители. А плакали… и не могли остановиться.
        Утром Судного дня отец уходил в синагогу, а вечером, когда в Риге становилось холодно, мама брала пальто, и они шли ему навстречу. Папа надевает пальто, кладёт руку в карман, и находит там большое, уже тёплое яблоко (он страдал язвой, а мама беспокоилась). Какой же был скандал! Первый после йом Кипура. И так повторялось каждый год: молитвы, тёплое яблоко, игрушечный скандал - и всё на своих местах. Пока не отняли жизнь.
        А Тамара ехала в Палестину. Поездом до румынской Констанцы, дальше на старом польском теплоходе "Полония" в Хайфу. На берегу встретили таможня с англичанами, потом доктор с прививками. Из Хайфы в Тель-Авив автобусом. Холодно, мерзко, дождь. Кругом всё маленькое, кривое. Ночь переночевали в палатке, утром её сорвало ветром.
        Через неделю она подала документы в Университет.
        Тут моя героиня вздохнула и прервалась:
        - Так поздно, заговорились мы сегодня.
        В комнате давно стемнело, и не было в ней ни теней прошлого, ни будущего, только на столе стакан с забытым, холодным кофе и пустая тарелка из под бутербродов. Да какая-то странная усталость.
        - А что с купленной землёй?
        - Папа не успел выплатить. Меня нашли и прислали бумагу: договор аннулирован.
        На третий раз у неё не было особого настроения.
        … Дальше? Дальше вся жизнь. Встретила Сеню, как он чудесно играл на скрипке…. Только поженились, ушёл на войну с фашистами. Страшные времена были - террор, с шести вечера комендантский час. Выходила за водой и боялась зажечь свечку, что б осветить дорогу - англичане стреляли на огонь. После решения ООН бомбёжки Иерусалима. Сеня опять на войне, теперь с арабами. Кстати, была возможность позвонить по телефону, узнать, муж есть, или уже нет, - помолчала, - страна полна могил.
        Что ещё? После войны за независимость Сеня потерял место в оркестре. Пошёл оббивать мебель. Одолжили денег и взяли под ключевые развалюху около Бэйт-а-Керем. Потом ещё война. Потом ещё. А 15 лет назад купили эту квартиру.
        - Тамара, а вы могли бы уехать?
        - Зачем?
        - Ну, жить более спокойно.
        Раздражённо отодвинула чашку:
        - Это моя страна.

        А теперь объясните мне! Я ничего не понимаю в жизни…
        Отец Тамары погиб и сионисты, утирая слёзы, аннулируют договор на землю, оставляя его дочь нищей.
        Муж Тамары воюет за страну, но автомат не скрипка, его выгоняют из оркестра.
        Сама Тамара после болезней, вызванных холодом и неустроенностью, не может иметь детей.
        Под конец жизни они молят только об одном - умереть вместе, но и это не получается. Причём Семён постепенно теряет разум.
        Где же награда? Где сдержанные аплодисменты? И ведь не надо ничего особенного - здоровье, достаток, дети. Это любой бог может дать! Так в чём же дело? Я требую, я просто требую объяснений!
        Нет ответа.

        Прошло десять лет. За это время была всего одна война, но коротенькая. Я родил сына. Взял ссуду, купил у сионистов малюсенькую квартиру, и выплачиваю деньги. Меня три раза выгоняли с работы. Недавно пришлось продать машину. Но я таки провалился с рассказом. Ничего не смог выдумать.
        Куда всё делось? Я сегодня отпрошусь с милуима пораньше, придут друзья, и моя жена вместе с остальной едой, по давнему рецепту Тамары, приготовит гостям маленькие бутербродики с зелёной петрушкой на кусочке белого хлеба с чуть растопленным маслицем и солёным огурчиком сверху. И мы запьём их горькой водкой.

        09.07.00.
        г. Иерусалим.

Примечания:
        "милуим" - обязательная воинская повинность в Израиле.
        "под ключевые" - покупка квартиры на определённый срок.
        "Бэйт-а-Керем" - район Иерусалима.