Сероклинов Виталий
Как я был евреем
— Побудешь евреем! — веско сказал заведующий краевым отделом районного образования и поставил свою размашистую подпись на списке награждаемых.
Вечером закончился зональный конкурс самодеятельных спектаклей средних школ и школ рабочей молодежи. Среди победителей оказались и русские ребята (из немецкого, кстати сказать, колхоза), и немцы, потомки ссыльных волжан, и даже маленький шустрый раскосый алтаец, игравший Дзержинского в спектакле майминской школы и прославившийся на конкурсе тем, что на финальной читке ролей все время картаво кричал: «Политические прр-роститутки!», а еще тем, что незадолго до финала впервые в жизни выпил бутылку портвейна, потому и спутал Ленина с Эдмундовичем... Были даже литовцы и латыши, в том числе игравший со мной в одной постановке Валдис, сын чемпионки мира по парашютному спорту, с совершенно русопятной конопушной внешностью и отсутствием в анамнезе папы, оставившего сыну после себя только редкую прибалтийскую фамилию.
Конкурс проходил в преддверии юбилея создания Союза Советских Социалистических Республик; великая дружба народов была должна проявляться в тот год везде — в том числе и в списке лауреатов такого важного творческого смотра, в котором трагическим образом не оказалось ни одного еврея-победителя. Дружба народов рушилась, рушилась и карьера отвечающих за мероприятие партийцев и чиновников. Ситуация становилась критической...
Наша школа выставила на конкурс редкостную по своей невнятности пьесу неизвестного, но обласканного театральными методичками автора, под простым и незатейливым названием «Зоя». Речь в пьесе шла о Зое Космодемьянской и ее последних днях. Дело было политическое, ответственное, требовало максимальной самоотдачи, потому честь была оказана только победителям олимпиад и секретарю комсомольской организации школы.
Я играл предателя. По сценарию, мой герой приходил в райком, где ему настойчиво предлагали «записаться на фронт», на что он резонно отвечал тем, что у него вообще-то броня, он создает на заводе новый танк, но если Родина прикажет… Слово за слово, я швырял комсомольский билет, секретарь райкома ревел в ответ: «Да я за эту кр-р-расную книжку кр-р-ровь пр-р-роливал!». И тут врывалась Зоя, победительница краевой физкультурной олимпиады Галка Захарова, по маме — Бельдихер. Дальше был самый приятный для меня, но не героя, момент, когда я ее оттаскивал от райкомовца, которому она пыталась доказать, что я не враг, а заблуждающийся козел.
Участвовать в спектакле мне не нравилось, прельщали лишь регулярные законные пропуски школьных занятий и каждодневное лапание физкультурных прелестей Зои-Галки. Галка со временем тоже увлеклась нашими с ней разборками и все теснее прижималась ко мне во время совместных сцен. Мы победили на городском и на краевом конкурсах, а на зональном, венчающем все региональные отборы, нас ждал оглушительный успех. Меня на сцене будто ударило какая-то молния, я искренне переживал за своего героя, совершенно не понимая, какого черта его толкают под пули, если он занят гораздо более важным делом, стараясь ради обороноспособности страны. Во время своего финального выхода я сломал стул, шваркнув его об пол, порвал на глазах комсомольского секретаря красные корочки в клочки и сорвал с Зои платок с криком:
— Это я его тебе подарил, теперь нам с тобой не по пути!
Я был единственным отрицательным героем во всех конкурсных спектаклях, который удостоился оглушительных аплодисментов — в основном по вине первого секретаря крайкома, восхитившегося умениями подрастающей смены и выразившего мнение, что «этого вражину надо тоже наградить». Мнение было понято и запротоколировано. Оставалось только решить проблему с грамотным составлением списков. Вот тут-то и выяснилось, что по причине недостаточной идеологической выучки два настоящих еврея из числа участников не годились для награждений, потому единственным вариантом оставался я.
— Побудешь евреем. Ситуацию, думаю, ты понимаешь? В стране такое творится... — тут завкрайоно прочитал мне кратенькую лекцию о международной обстановке, о развернувшейся сионистской пропаганде и необходимости рубить на корню злосчастную гидру клеветы на судьбу евреев в нашей многонациональной, «бляха-муха», — прибавил лектор, — стране. Ответственность я понимал, выбором был горд, евреем готов был стать, если Родина прикажет, потому в списках, представленных на награждение грамотой ЦК ВЛКСМ, крайкомом КПСС и жюри всесоюзного конкурса, оказалась моя фамилия, по внутренним документам проходившая как иудейская.
В родном городе директор школы был очень удивлен, глядя то на мои чуть раскосые глаза, то на правительственную телеграмму с просьбой дать характеристику такому-то, «1970-го года рождения... еврею... отец... мать...».
Были проблемы и у мамы, работавшей на режимном в ту пору объекте, междугороднем телефонном узле — ей долго пришлось доказывать, что она не скрывала свое происхождение от соответствующих органов. В итоге мне все же пришло из Москвы извещение о том, что я приглашен на награждение соответствующих номинантов куда-то в недостижимые для меня кремлевские высоты, вдобавок наш дружный театральный коллектив был поощрен путевкой по «значимым местам Подмосковья» и к местам боевой славы Зои Космодемьянской.
Поездка мне запомнилась только двумя событиями. Сначала я случайно откололся от общей экскурсии и прогулялся по сожженной когда-то фашистами в ответ на Зоино геройство деревне, где уцелевшие сверстники Зои не сказали мне о героине ни единого доброго слова — кроме того, что благодаря экскурсиям и прочей суете живут они теперь сытно, всюду асфальт, центральное отопление и прочие коммунальные радости, а туристам «можно черта лысого продать — вот за это Зойке и спасибо». Об этих откровениях я, вернувшись, счел за благо умолчать в дальнейшем.
А еще — Галка-Зоя отдалась в «ленинской комнате» общаги, в которой мы жили, Витьке-комсекретарю за немецкие (фашистская подстилка!) часики с будильником. У меня такие часы появились на год позже, но было уже поздно, и это окончательно разрушило для меня образ светлой, невинной и героической девицы. Через много лет я увидел Галку в газете в числе победителей международных легкоатлетических стартов, выступала она при этом за команду Израиля. А сам я в тот же год узнал от бабушки, что по деду — и вовсе мордвин.
P. S. Прошу считать сей текст официальным заявлением в Сохнут, МВД Израиля и другие сионистские организации, с целью дарования мне гражданства сей страны, а равно и получения других возможных еврейских полномочий. Спешу сообщить, что половина пути к возможному иудейству мною уже пройдена: я, как вытекает из вышеизложенного, признан иудеем в официальных советских и партийных документах от 1984 года (да хотя бы Галку Бельдихер спросите!), а также обрезан, в подтверждение чего прилагается письмо, адресованное будущей благоверной из урологического отделения краевой больницы, от 25.09.1994, начинающееся словами «Срубили нашу елочку...».
оглавление номера все номера журнала "22" Тель-Авивский клуб литераторов