Александр Тимофеевский

ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ ТРАМВАЙ



Не Валентин и Валентина,
Душа нам родственная, тело ли,
Вторая наша половина - 
Та жизнь, которую мы сделали.
Жизнь отвратительная, нервная
И лающая, как дворняжка.
Жаль на меня, такая скверная,
Она похожа как двойняшка. 


I

Я не хотел уехать, я не мог, 
Но все случилось так, как не бывает:
Дрыжок в окне, ландшафт дает свисток, 
Вагон стоит, перрончик отъезжает. 
И от меня всю ночь, как от чумы 
Бежит меня родившая Россия, 
А вместе с ней бегут ее дымы, 
Ее огни и запахи грибные. 
И покатился медленно пейзаж, 
Вдруг ставший на незримые колеса, 
И понеслись, на стыках дребезжа, 
Сосна и ель, осина и береза. 
Когда пошла дорога под уклон, 
Сбиваясь, налетая друг на друга... 
Вагон стоит. Стоит один вагон, 
А скорость набирает вся округа. 
Не я багаж увязывал, не я 
Спешил покинуть родовые склепы. 
Но слишком инфантильны сыновья
И, как и мы, беспомощны и слепы. 
Вон на опушке скачут мальчиши - 
Упитаны, вальяжны, бородаты, 
Играют в жмурки, лепят куличи 
И умывают руки, как пилаты. 
Аукая, играя и шаля, 
Они рядком уселись на откосе, 
Не видя, что поехала земля 
И что их всех, черт побери, уносит. 
В тартарары, в тмутаракань, на слом 
Уносятся клочки газет, окурки, 
Знакомый с детства в три окошка дом 
И тот забор дощатый в переулке. 
И выскочив на мчащийся большак, 
Прочь от меня уносится Россия... 
А я все повторяю: Как же так? 
Куда же вы, хорошие такие? 
Куда же вы? - кричу.- Куда же вы? 
Бегущим мимо соснам и рябине. - 
Туда, где лай собак сторожевых, 
И в сторону Катыни и Хатыни.


II

Время двинулось вспять. 
Покатилось, как с горки буханка. 
Все, что было — опять, 
И пугает названье Лубянка. 
Время вспять, как во снах. 
По велению черта ли, Бога ль… 
И у нас на столах 
Неразрезанный Пушкин и Гоголь.


III

Живые, сквозь царство подземное Вия, 
Мы движемся вспять. Мы бредем в камалоке. 
Грядущие дни превратились в былые. 
А близкое стало далеким-далеким. 
Побег удался. Был продуман в деталях. 
Беглец о побеге помыслил лишь было. 
Мы снимся себе. Наперед все узнали. 
И мы повторяем во сне то, что было. 
Опять Рождество, мандаринки, снежинки, 
И трудно понять, по которому разу 
Адаптер снимает с разбитой пластинки 
Всю ту же с ума нас сводящую фразу: 
Мы снова пойдем в переулки кривые, 
И будем брести, спотыкаясь по снегу, 
Неважно, мы мертвые или живые. 
Россия, прощай. Мы готовы к побегу.


IV

Снесенные дома 
Умершего Арбата, 
Спасенные тома 
И вирши самиздата. 
Колодцы пустоты, 
Расколотые арки 
И нашей нищеты 
Бесценные подарки. 
Та оттепель и пляс 
Под звуки той капели 
И дом, где в первый раз 
Мы Галича запели.
И кухонь тех восьми-
метровая свобода, 
Тот воздух, черт возьми, 
И даже непогода. 
Да вот и сам я, вот… 
Вон, у того портала – 
Одно плечо вперед, 
Другое чуть отстало…


V

Он их встречал в морозном дыме 
Лет двадцать каждый день подряд.
И был он замордован ими, 
И замурован был в квадрат. 
Он думал, что они навеки, 
А, оказалось, думал зря: 
Нет улицы и нет аптеки, 
Канала нет и фонаря.




VI

Слышу гул...
А.Блок

О, эти гулы, уши рвущие.
Что мучите? Что душу тянете?
В долину камешки бегущие,
Слов выпадение из памяти.
Обвалы, оползни, смещения,
Засор в трубе канализации.
Бенц! И не стало освещения
И прочих благ цивилизации.
Земли звериное урчание,
Высвобожденье сил агрессии.
Взаимное непонимание
Растет в невиданной прогрессии.
Разорвало процесс познания,
Бесплодным сделав обучение.
Так наступает одичание
И настает земли трясение.


VII

Такого мы от сил вышестоящих
Еще не ожидали куража,
Мир сморщился и стал ненастоящим,
И сжался до размеров гаража.
Здесь город был, и города не стало,
Мы жили в доме – этот дом не наш.
Под низким небом пыльные кварталы
На сфере намалеванный пейзаж.
Мир стал для нас, как для ребенка пенка:
На вид, на вкус, на ощупь нехорош. 
Попробуй-ка уткнуться пальцем в стенку, 
Ведь дырку обязательно проткнешь. 
Вот и сидим мы, как воры в законе, 
И ожидаем страшного суда. 
А в дырочку посмотришь - там такое, 
Что и сказать неловко, господа!


VIII

Россию сперли инопланетяне,
За пять минут ее загравитали,
И, спрессовавши, сунули в багаж.
А нам, пока мы с вами тут мечтали,
Вместо нее подсунули муляж.
И радуются – думают – надули!
Меня то не обманешь. Вот вам, дуля!
Дом стал не так, не так стоит авто,
Здесь дед сидел, теперь сидит дедуля.
И стало быть, здесь все совсем не то.


IX

«Все, Сашенька, иди домой» -
«А как мне быть теперь?» - «Не знаю…» -
«А я считал тебя родной, 
Я думал, что ты мне родная».
Он думает: перерешит, 
У бабы сердце не стальное.
И к ней спешит, забывши стыд,
И наплевав на остальное.
Мчит на такси. Он здесь уже,
Где под окошком пялит зенки,
Чтобы на пятом этаже
Увидеть силуэт Еленки.
Губами белыми как мел
Он шепчет имя дорогое.
Когда-то паспорт мой имел.
Он мне никто. И все другое.


X

Снег идет, снег идет,
А внизу идут холопья,
Нос уткнувшие в пальто,
Только снег идет не тот.
С неба падают не хлопья,
А летит черт знает что.
Снег идет, но это фальшь –
С неба сыплются облатки.
Снег идет, но это шарж
На сезонные осадки.
Снег шуршит, снег шуршит
Только ради этикета.
Брови не заворошит,
Не растает на щеке-то.
На ладонь не упадет
Быстрой звездочкой хрустальной,
Потому что он не тот,
Не подарок чей-то тайный.
И не будет на лугу
Завтра снега по колено,
Потому что все нам лгут,
И везде вокруг подмена.


XI

И тот окликает Каштанку,
Чья ласка была столь крута, 
Кто вывернуть мог наизнанку,
Чтоб выдрать кусок изо рта.
И мигом Каштанка забыла,
Что было теплом и добром,
И то, что вчера веселило,
Сегодня ей кажется сном.
Хозяин пустое бормочет,
И падает крупный снежок,
И ноздри Каштанки щекочет
Знакомый сивушный душок.
Фонариков светы косые
Не могут пробить снегопад.
Каштанка, Каштанка, Россия,
Зачем ты вернулась назад?


XII

Россия. Ночь под рождество.
Москва в огнях. Рекламный рай –
Слов иностранных торжество,
И по Тверской идет трамвай.
Москвички, ускоряя шаг,
Спешат с подарками домой.
Никто не видит впопыхах,
Что их нагнал «тридцать седьмой».
Идет трамвай тридцать седьмой,
А в нем трясутся и сидят,
Но у трамвая ход хромой,
Колеса катятся назад.
Там дед по матери моей
И дед другой – отец отца,
В затылках милых мне людей
Довесок – девять грамм свинца.
Висит чувак на колбасе,
На буферах сидит шпана,
И дружно распевают все:
«Вставай, огромная страна…»
И палачи, и стукачи,
И те, кто ими был казнен
В единый хор слились в ночи,
Поет весь призрачный вагон:
«Кипучая, могучая, 
Никем непобедимая…»
Играют детки на путях –
Малыш Адольф, а с ним Сосо.
Подумать только, детки! Ах,
Вдруг попадут под колесо?!
А ну, поберегись, сынок,
Уйди с дороги, егоза!..
Кондуктор дергает звонок,
Водитель жмет на тормоза.
И люди слышат этот звон
Знакомый, из далеких лет.
Звонок звенит, но где вагон?
Вагон исчез, трамвая нет.
Ушел, растаял как дымок,
И не оставивши следов.
Да впрочем, как он ехать мог,
Там где ни рельс, ни проводов?
А все торопятся, спешат
Под Новый год успеть домой,
И только звон стоит в ушах:
Тридцать седьмой, тридцать седьмой.

1992–2003–2005






оглавление номера    все номера журнала "22"    Тель-Авивский клуб литераторов







Объявления: