* * *
Зимний полдень, вечер летний
и весенний птичий гам -
каждый день, как день последний,
подношу к своим губам,
потому что нет надежды,
нету власти у меня
тленные сберечь одежды
убегающего дня,
потому что чую снова,
как, скрывая свой испуг,
словно птица, бьется слово,
вырывается из рук,
чтоб в окно - и за террасу,
в поле, в море, в города
ускользнуть - и затеряться,
затаиться навсегда,
и лишь мир морочить, тонко
и пронзительно звеня
в млечном голосе ребенка,
пережившего меня.
КАК ОТДАТЬ?
Я умная, любимая. Пишу
хорошие слова. Читаю книги.
Живу - не надышусь, не насмеюсь,
не наживусь. Живу и не старею.
И вот такая, я иду вперед.
В лицо мне ветер и мороз - вперед!
Упругим шагом по снегу - вперед...
А девочка горбатая - навстречу.
Я умная, красивая, смотрю
веселыми влюбленными глазами
на старенькое, нищее лицо,
еще не понимая, что случилось.
Но мне навстречу - жалкие глаза,
ее больные, тихие глаза,
все знающие, древние глаза -
в мои глаза. Но что же вы хотите?
Зачем вы боль вливаете в меня,
пронзительную боль - своим вопросом,
пронзительным, как крик? Зачем вам я?
Я ничего тут не могу поделать.
Вот если б я могла тебе - возьми!
Отдать все, чем богата я, - возьми!
Возьми всю радость, и любовь - возьми!
Возьми! - Я сразу выстрою другую.
Но ни к чему наш странный разговор.
Ты б и хотела взять, но ты не можешь,
а я хочу и не могу отдать,
и мы с тобой расходимся навеки.
Но я иду все дальше, все вперед!
Без красоты, без чуда, но вперед!
Никто меня не любит - но вперед!
Без молодости, без судьбы, без веры
я, ставшая тобой, иду вперед…
* * *
Юлию Даниэлю
Я боли больше видеть не могу:
позволь, остановлюсь, позволь, устану.
Плыви, мой друг, плыви, а я отстану.
Плыви - я посижу на берегу.
Плыви по морю боли, милый друг.
Позволь, усну. Позволь, глаза закрою,
позволь, умру. Позволь, в песок зарою
я голову, и пусть оглохнет слух.
У серых стен я молча посижу.
Плыви, мой друг, плыви по морю боли.
Не оглянись - и выплывешь на волю,
а я тебя глазами провожу.
Не чаю я, как душу мне спасти.
Отчаянье отваге не помощник.
Прости меня, что в этот час полнощный
я шлю тебе последнее прости.
Плыви - а я опять вернусь на круг.
Плыви - не мне учить тебя неволе,
так срамно мне, но я не в силах боле.
Плыви по морю боли, милый друг!
1965
НЕ Я
Ю.Д.
Нет, то была не я, не я!
Не я глазами колдовала,
не я губами целовала,
не голубок и не змея,
и не своя и не твоя...
И вновь - не я,
опять - не я,
под стук колес, на жестком ложе,
за молодой немудрой ложью
боль и погибель затая,
не я, клянусь тебе, не я!
Не я открыла дверь - беде
с нечеловеческою мордой,
не я была в те годы мертвой
и ожила невемо где,
не я, не я, из года в год, -
с другим лицом, с другой судьбою -
женою, матерью, сестрою
перебывала в свой черед,
не я в веселые моря
бросала радость и усталость...
Чудная жизнь вдали осталась,
чужая чья-то, не моя.
Гляжу, на локоть опершись,
дивлюсь, волнуюсь, протестую...
В свою не верю, прожитую,
еще не конченную жизнь.
1971
ВСЕ БУДЕТ ЗАВТРА...
Все будет завтра, верь мне! Завтра.
Все будет завтра, продержись!
Погожий день, и полный закром,
и замечательная жизнь.
Все будет завтра по порядку,
чему-нибудь да помолюсь.
Я завтра сделаю зарядку,
водой холодной обольюсь.
Я завтра одолею леность
и что в кармане ни гроша,
я понаряднее оденусь,
и люди скажут: "Хороша!"
И завтра труд мой многопудный
окончен будет сам собой,
и завтра друг мой многотрудный
придет, здоровый и живой...
И неужели хватит духу
у злой судьбы, у бытия
убить счастливую старуху,
которой завтра буду я?
* * *
Ведь что вытворяли! И кровь отворяли,
и смачно втыкали под ногти иглу...
Кого выдворяли, кого водворяли...
А мы все сидим, как сидели, в углу.
Любезная жизнь! Ненаглядные чада!
Бесценные клетки! Родные гроши!
И нету искусства - и ладно, не надо!
И нету души - проживем без души!
И много нас, много, о Боже, как много,
как долго, как сладостно наше житье!
И нет у нас Бога - не надо и Бога!
И нету любви - проживем без нее!
Пейзаж моей Родины неувядаем:
багровое знамя, да пламя, да дым,
а мы все сидим, все сидим, все гадаем,
что завтра отнимут? А мы - отдадим!
1975
БОРИСУ ЧИЧИБАБИНУ
О милый брат мой, каторжник и неуч!
О лучшее сокровище мое!
Ни кесари, ни бедствия, ни немощь
твое не перемелют бытие!
Твои смешные, странные замашки
я не отдам на справедливый суд:
ведь у тебя бумажки есть в кармашке...
Бумажки есть в кармашке - в этом суть.
Дворцы и тюрьмы, города и веси,
все ихнее величье и почет, -
одна твоя бумажка перевесит,
дух освежит, от духоты спасет.
Твоя казна - особенного рода:
за непорядок твой, за неуют,
за твой глоток шального кислорода -
в стране моей свободу отдают.
Ах, все на свете знаем и опишем:
что плоть у нас слаба, а дух раним,
и чудо, что еще покуда дышим
на родине мы воздухом родным,
что в Божьей воле - Божие творенье,
слова - и те не вечны, и т.п.
Пусть выживет мое стихотворенье,
мое стихотворенье о тебе.
* * *
Одна любовь - и больше ничего,
одна любовь - и ничего не надо.
Что в мире лучше любящего взгляда?
Какая власть! Какое торжество!
Вы скажете: "Но существует Зло,
и с ним Добро обязано бороться!"
А я вам дам напиться из колодца:
любовь и нежность - тоже ремесло.
Любовь и нежность - тоже ремесло,
и лучшее из всех земных ремесел...
У ваших лодок нет подобных весел,
и поглядите, как их занесло!
"Увы, мой друг, - вы скажете, - как быть?
Любовь - и слабость или злость - и сила?"
Кому что надо и кому что мило!
Вам - драться, им - ломать, а мне - любить!
А мне - во имя Сына и Отца,
во имя красоты, во имя лада...
Что в мире лучше любящего взгляда?
И только так, до самого конца!
* * *
Борису Чичибабину
А прошлое, как старый дом.
Там было холодно и тесно,
но все привычно и уместно,
расставлено, хоть и с трудом.
Но близок новый переезд:
вот-вот, с недели на неделю...
А скарб все ветше, груз тяжеле,
все меньше на повозке мест.
Друг милый, потеснись слегка,
ведь что упало, то пропало.
Теперь поедем, как попало,
теперь дорога коротка.
Не плачь! Одна у нас беда,
что все ломается, все бьется,
и вовсе в руки не дается,
и ускользает навсегда.
Не плачь! Мы легкою стопой
пройдем пешком пути остаток,
нагие с головы до пяток,
зато... Ну, плачь... Ну, Бог с тобой..
РАЗГОВОР
И говорит она - Ему:
- О Боже!
Там худо ль, хорошо ль, а век мой прожит.
Вот я перед тобой, одна, в моей норе,
Пусти меня домой, позволь мне умереть!
- Где ж музыка твоя?
- А это знаешь
лишь ты один, а ты - не повторяешь.
Ах, если бы та музыка звучала,
то это бы, наверно, означало,
что все сначала можно начинать...
Пусти меня, мой Боже, ночевать!
- Где твои дети?
- Сами по себе...
Ты ж знаешь, А и Б сидели на трубе,
а после А упало, Б пропало,
труба всему, как сроду не бывало.
Прости за то, что их любила я
сильней себя и больше, чем тебя...
- А если б снова - снова б то же было?..
- Я этого, мой Боже, не забыла.
- А где же все твои ученики?
- Разбросаны они и далеки:
пошли им впрок ли, нет ли - те уроки -
узнать об этом не настали сроки:
все к лучшему - хочу я, чтоб до дна
с тобой сегодня я была одна.
- А где ж друзья?
- Да там же, где и я:
состарились они, мои друзья,
и каждый так: ушел в свои химеры,
в которых ни один не знает меры,
и нет в них места больше никому,
поэтому всяк - лишь в своем дому,
а было время...
- Да, но все же - было!
- И этого я тоже не забыла!
Вообще, я не забыла ничего,
но жаль мне здесь - лишь мужа моего,
опять же, он ли, я ли, а наверно,
ведь надо же кому-нибудь быть первым,
так лучше я... О, Господи, прости
и отпусти, вернее, пропусти...
И был ей Голос, и сказал Он Слово:
- Готова ты уйти иль не готова,
про то не можешь знать ты: до конца
я ни пред кем не открывал лица.
Пока живи...