Эдуард Бормашенко

(Предварительные итоги)

     "Главнокомандующий спросил у одного из своих министров, из-за чего распалось некое государство. Министр ответил: "Многочисленные победы в многочисленных войнах".
     Мастер Хуайнан-Цзы
    
    Утро 1 января 2001 года, признаться, несколько разочаровало. Над головой оказались все те же пустые небеса, а под ногами все та же заплеванная земля. Ни век, ни тысячелетие и не подумали заканчиваться. Впрочем, ХХ век и не пустился в свой дикий бег 1 января 1901 года. До августа 14-го лениво переворачивался с боку на бок век XIX, оптимизму которого остается лишь изумляться: в 1913 году Филипп Шейдеман под громовые аплодисменты провозгласил на германско-французском рабочем митинге, что никакой войны в истории человечества больше не будет: пролетариат не допустит. В общем, исторические эпохи не имеют привычки заглядывать в григорианский календарь. Закончится же ХХ столетие в августе 2005 года в Гуш-Катифе.
    Разгром поселенческого движения поставит отчетливую точку в истории ХХ столетия - столетия вдохновляющих идеологий. Вслед за итальянским фашизмом, национал-социализмом и коммунизмом приказал долго жить сионизм - идеология "с человеческим лицом".
    К концу предыдущего столетия традиционные религии почти повсеместно (за исключением стран ислама) утрачивают свое влияние на паству, и на их место заступают идеологии. Самое время сообщить читателю, как же в точности определяет идеологию современное гуманитарное знание, что же подразумевают под этим термином социология и философия. Мне, воспитанному на изящных и отточенных определениях, коими нас балуют физика и математика, всегда было как-то неловко читать монструозные дефиниции, сколоченные гуманитариями, и все же: "Идеология есть исторически обусловленная система убеждений, которая сплавляет идеи с эмоциями, стремится превратить их в рычаги социального воздействия; она заставляет людей смотреть на мир "широко закрытыми глазами", становится системой, имеющей наготове ответы на любые вопросы, которые могут у них возникнуть" (Дэниэл Белл). Если читатель что-нибудь понял, я ему завидую, а вот насчет напряженного вглядывания в мир "широко закрытыми глазами" - сказано метко.
    Я никак не претендую на всеобъемлющее исследование феномена идеологии, но на грани веков не избежать возни со смыслом этого слова, очертившего контуры эпохи. Термин "идеология" придумал Дестют де Траси на последнем выдохе Великой Французской революции. Он понимал под идеологией науку о "мыслях людей", об их возникновении, соотношении с реальным миром и миром чувств. "Де Траси даже переиначил формулу Декарта "мыслю - следовательно существую" в "чувствую - следовательно существую" (Г.Кара-Мурза, "Идеология и мать ее наука"). Идеологии надлежало изменить мир, был создан Институт идеологии. В 1797 в него входит рвущийся к власти Наполеон. Немедля обозначился страстный роман идеологии с властью, на удивление долговечный.
    Французская революция отменила веру в бога, в Нотр-Даме по распоряжению революционных властей плясала обнаженная танцовщица. Но уже Робеспьеру было ясно, что на атеизме далеко не уедешь, требовался суррогат религии, коему надлежало заполнить (в модных ныне терминах) экзистенциальный вакуум. Робеспьер вводит культ Верховного Существа, отдавший концы вместе с революционной диктатурой. Подлинный заместитель религии не замедлил выйти на сцену - им стала наука. Именно наука предложила ответы на все вопросы, зарождающиеся в пытливой душе. Лаплас гордо заявит Наполеону, что в гипотезе бога он, Лаплас, не нуждается, можно обойтись и уравнениями.
    Чудовищная, всесокрушающая сила науки состоит в ее способности упрощать, и именно эта ее способность оказалась востребована выходящими на историческую сцену массами. В эстетике научного мышления "простое" и "хорошее" - синонимы. Наилучшее, красивое решение задачки - простое. Неожиданно оказалось, что массы с легкостью необычайной готовы расстаться с накопленными веками религиозными ценностями во имя предельно упрощенной картины мира, доставляемой наукой. Справедливости ради заметим, что массы никогда этим ценностям и не были причастны.
    
    * * *
    
     "Так велико уважение, которое внушает наука, что самое абсурдное мнение может быть принято, если оно изложено таким языком, который напоминает нам какую-нибудь известную научную фразу".
     Дж.К.Максвелл
    
    Именно науке предстоит породить все разнообразие идеологий ХХ века: либерализм и коммунизм, фашизм и сионизм выросли из науки и внесли идола науки в пустующие храмы. Гитлеру для обоснования своих людоедских идей непременно потребовалась расовая наука и начался обмер черепов, ушей и носов, как же - без измерения нет наукообразия. Иосиф Виссарионович Сталин лично постановлял, какая наука правильная, а какая нет, физика и математика оказались правильными, а генетика и кибернетика - нет. Метил вождь дисциплины на основании "науки наук" - марксизма. Либерализм и сионизм сделали свои ставки более основательно, положившись на естествознание. Физика проворно вышибла протестантские подпорки либеральной идеи, оставив по себе, по выражению В.Бибихина, проекцию людской корысти в пустые небеса. Но физика и воздала либерализму и сионизму сторицей, доставив и неслыханное народное благосостояние и продолжительность жизни.
    Сросшись с властью, наука немедля навалилась на народное образование. Школе предстояло выпускать поколения людей, для которых "хороший" и "научный" - неразличимы. Только самые проницательные мыслители, такие как Лев Толстой и наш современник Пол Фейерабенд, будут требовать отделения науки от государства в той же самой мере, в которой в демократических странах церковь отделена от государства. Впрочем, и к позднему Толстому, и к Фейерабенду просвещенное общество никогда всерьез не относилось - юродивые, что с них взять.
    
    * * *
    
     "Мир физики и астрономии есть довольно-таки скучное, порою отвратительное, порою же просто безумное марево. Все это как-то неуютно, все это какое-то неродное, злое, жестокое. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной, "яже не подвижется". А то вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни "яже не подвижется". Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту, да еще матерщину вслед пустили. "Вот-де твоя родина - наплевать и размазать!"
     А.Ф.Лосев
    
    Замена религии идеологией происходила в рамках грандиозного культурного слома: культуру слова вытесняла и подминала культура числа. До XVII века вся осознаваемая история цивилизованного человечества вращалась вокруг текстов. Для греков такими культурообразующими текстами были "Илиада" и "Одиссея", для евреев - ТАНАХ, для христиан - Библия, для мусульман - Коран. Базис классического образования составляли языки, грамматика, риторика. Мышление и текст были неразделимы. Основой, квантом всяческого знания было слово. После изобретения Декартом аналитической геометрии начинается решительный поворот науки к числу, триумфально завершенный Гильбертом, показавшим возможность сведения геометрии к арифметике. Сегодня научное - это исчислимое.
    Культура числа и культура слова демонстрируют поразительную несовместимость, несшиваемость. Яркий пример тому - нумерология. Взлом текста отмычкой чисел на меня производит самое удручающее впечатление, впрочем, охотники вычислять день рождения Усамы бин-Ладена из текста Торы не переводятся (замечу в скобках, что еврейская традиция свое скептическое отношение к исчислению гематрий сформулировала уже в трактате Мишны "Пиркей Авот", 3:18). Оставим числа естествознанию.
    Но числу становится тесно в узких рамках науки, число рвется во власть, число становится властью. Идея демократического правления покоится на допущении, что большие числа всегда правы (Наполеон, кой-чему у идеологов научившийся, формулировал эту идею несколько иначе - большие батальоны всегда правы). Гитлера и Муссолини приводят к власти демократические выборы, советская власть с неслыханным упорством ломала комедию демократии. В Израиле присягают на демократии и клянутся демократией, - большие числа всегда правы.
    Но научное не только исчислимое, но и по совместительству - хорошее, несложный силлогизм приводит к новому тождеству, исчислимое - значит хорошее. Советская власть во вред самой себе продолжала наращивать выпуск чугуна и стали на душу населения страны, ну как же, больше - значит лучше. Наиболее примитивный вариант этики чисел доставляет голливудовская версия либеральной идеологии, лучшие - те, у кого больше денег. Сводки новостей начинаются и завершаются статистическими данными, поставляемыми жрецами научного культа - экспертами. И в чем мы все немедля согласимся, так это в том, что лучшая жизнь, разумеется, - жизнь длинная, позабыв, что ни одна из культур, предшествовавших эре идеологий, не видела в долгой жизни особого достижения.
    Все идеологии "энтузиазма" отличались изумительным изоморфизмом своего исторического развития. Начать с того, что идеологии с нехорошим постоянством пожирают своих лучших детей: самых рьяных, самых преданных своих ревнителей. Во времена великого террора Французской революции, последовательно отправившей на гильотину одного за другим наиболее достойных сокрушителей старого режима, еще можно было удивляться подобному развороту событий; после "ночи длинных ножей" в Германии и 37-го года в СССР следовало бы подметить закономерность; расстрел "Альталены" и гуш-катифский погром уже аккуратно ложатся на кривую.
    С той же тупой волей к самоубийству, с какой советская власть топтала шестидесятников и диссидентов, сегодняшняя израильская власть ломает хребет поселенческому движению. Шестидесятники были самыми советскими из советских людей, поселенцы - самые сионистские сионисты. Также как и шестидесятникам, поселенцам нечего предложить своему народу. Огороженный колючей проволокой бантустан для состоятельных, розовощеких, упитанных белых долгожителей, на входе которого сидит демон Максвелла, отделяющий хороших арабов от плохих, предлагаемый правительством Шарона, вполне отвечает чаяниям широких народных масс. Массы устали от вдохновляющих идеологий: "Дайте нам обед и компот на третье!" Мне, жителю Ариэля, при всем том, противно осознавать себя пушечным мясом, призванным хранить благополучие райского уголка за колючей проволокой, протянувшегося от Эйлата до Хайфы; хранить до тех, разумеется, пор, пока его жители не решат сдать Ариэль арабам.
    Общий знаменатель всех без исключения идеологий - обожествление государства. Идеология превращает служение государству в религиозный культ, со всеми полагающимися культу атрибутами, обрядами, массовыми процессиями и песнопениями во славу идола государства. Идол, как всегда, оказывается кровожаден, некровожадных идолов не бывает. Еврейская религиозная мысль дошла до этого соображения давно, впрочем, за двухтысячелетним отсутствием государства, немудрено было и позабыть о его людоедской сущности. Справедливости ради отметим, что харедим этого не забыли.
    Важно отметить, что еврейская традиция вовсе не склоняется к анархизму, предписывая "молиться о благополучии государства, ибо в его отсутствие люди бы пожирали друг друга живьем" ("Пиркей авот"). Между подобной оценкой значимости государства, основанной на недурном знании человеческой природы, и обожествлением государства - пропасть, которую религиозный сионизм умудрился проскочить.
    Мераб Мамардашвили говорил, что философия - это упражнения в различении. "Вдохновляющие" идеологии (социализм, фашизм, сионизм) предлагали человеку некий суррогат духовной жизни, либеральная идеология ограничивалась скромным пожеланием не гадить соседу в огород. При всем сходстве между идеологиями ушедшего века пролегла и пропасть, и сионизм, до последнего времени был-таки (без ехидства) идеологией с человеческим лицом; общим для всех "вдохновляющих" идеологий стало то, что они все мертвы. После Гуш-Катифа, чем бы он ни закончился, сионизму не подняться с колен. Смерть вдохновляющих идеологий пошла на пользу самой бескрылой, самой прозаической, самой тупой идеологии - либеральной, в ее сегодняшней желудочно-генитальной версии, распрощавшейся со своим кальвинистским религиозно-трудовым этосом. Либеральная идеология потихоньку превращает мир в комфортабельный, уютный зверинец. Сегодня она не в состоянии воспроизводить даже самое себя, воспитывая новые поколения жрецов научного культа. Набор на естественнонаучные факультеты Старого и Нового Света катастрофически падает, и восполняется пока китайцами, индусами и арабами.
    
    * * *
    
    Наука - куда в большей степени, нежели политика, - искусство возможного. Неподъемно тяжкие проблемы научный метод дробит на мелкие, доступные зубам науки задачки, приучая довольствоваться "возможным", достижимым. Идеология наследует в этом науке, насильно опуская небо на землю, отучая человека мечтать. Даже из вдохновляющих идеологий энтузиазм выветривался с поразительной скоростью. Бодро стартовав с "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", советская власть за семьдесят лет эволюционировала к мечтам об отдельной квартире, колбасе и эмалированных тазиках. Единственная цель современного израильского государства состоит в сохранении в самом деле высокого среднего уровня жизни среднего класса. Правительство Израиля - плоть от плоти этого среднего класса; им есть что терять. "Направляющая работу бюрократия руководствуется примерно теми же добродетелями среднего класса... И служащие, и рабочие курят одни и те же сигареты, ездят в похожих машинах, хотя у машин, что подороже, ход более плавный, чем у тех, что подешевле. Они смотрят одни и те же фильмы и телевизионные программы, а их жены пользуются одинаковыми холодильниками" (Э.Фромм, "Революция надежды").
    В оппортунизме (то есть использовании наличных возможностей) нет ничего дурного, но "даже и возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному". Слова эти принадлежат не энтузиасту, а суровому рационалисту Максу Веберу. Весь ужас в том, что идеология возвышает осуществимое до нормативного. И не только возвышает, но и полностью вытесняет. Честь, совесть, милосердие полностью вытеснены на периферию израильского общественного сознания. В буйных дебатах о Гуш-Катифе нашлось место разным аспектам проблемы: экономическому, оборонному, политическому. Ни слова не было сказано лишь о том, что по отношению к поселенцам была совершена очевидная подлость.
    Союз этой элиты с ХАМАСом невозможен только оттого, что этого союза не хочет ХАМАС, а буде представится "возможность", так станет очень даже возможным. Израильская политическая верхушка всю свою историю искусно лавирует между двумя основными врагами: арабами и религиозными. Вполне вероятно, что распрощавшись с идеологической начинкой, сионизму будет все проще договориться с арабами, и все труднее с евреями, продолжающими тупо долдонить о том, что, кроме летнего отпуска в Париже, автомобиля и холодильника, есть еще и ценности.
    Но на могиле идеологий пляшет еще один победитель - традиционные религии, и в первую очередь ислам, соблазняющий массы своею чудовищной простотой. Не хочется впадать в пророческий тон, однако наберусь окаянства предположить, что ряды мусульман будут изрядно пополнены европейцами, русскими и американцами, - не все хотят жить в зверинце, даже комфортабельном. Не исключено, что этим энтузиастам удастся-таки взорвать мир. Иудаизм же был и остается элитарным делом, - трудный для понимания и еще более для исполнения, он не предназначен для широких народных масс.
    
    * * *
    
    Пришло время подводить предварительные итоги. Для меня, человека в вязаной кипе, разгром поселенческого движения имеет первостепенное значение. Обладатель вязаной кипы отличается от человека в штраймле вовсе не легкомысленным отношением к заповедям (а именно таково распространенное заблуждение), а ответом на принципиальный вопрос: завершено ли двухтысячелетнее изгнание еврейского народа? Религиозный сионизм уверенно отвечал: да, завершено, мы у себя дома, а потому можно распрощаться с дурацкими одеждами голландских протестантов, вести нормальную жизнь - пахать землю, писать стихи, заниматься физикой, - все пойдет в общую корзину, все достанется нашим детям. Ну, а Субботу, кашрут и законы чистоты семейной жизни можно соблюдать и сбросив черные сюртуки и дамские парики, невозможные в жарком климате.
    Человек в штраймле отвечал на все эти рулады: в отсутствие Храма мир был и остается ненормальным, вывихнутым, а в ненормальном мире еврей не имеет права вести нормальную жизнь, так что зашвыривать сюртук в темный угол рановато. А детям нашим мы можем передать только нашу Традицию, а не дома в Гуш-Катифе и Самарии. Человек в штраймле, как всегда, оказался прав (о, это ужасное свойство быть всегда правым!). Крах сионизма, обозначивший грань веков, не оставляет выбора: все наше будущее в прошлом - в Книге - ничего другого попросту нет.