Александр Кустарев

    После Версальского мира один из отцов Веймарской республики в Германии Вальтер Ратенау сказал: "Wirtschaft ist unser Schicksal" (экономика - это наша судьба). Его плохо расслышали, и судьбой Германии стала геополитика. История, конечно, не повторяется. И все же.
    В России слово "геополитика" у всех на устах. Вот перед нами сразу две объемистые книги. Называются почти одинаково. И поразительно разные - и по стилю, и по содержанию; как море и суша.
    Книга М.Гаджиева ("Введение в геополитику") кажется вообще помещенной в неправильную обложку. В самом начале книги Гаджиев очень бегло и неадекватно резюмирует старые геополитические идеи, после чего собственно геополитика исчезает из его книги. Это попросту трактат по международным отношениям, с элементами истории. Коллеги Гаджиева составят себе мнение о его книге сами. Я же подойду к ней как студент, желающий получить второе образование. Боюсь, что книга Гаджиева меня не удовлетворит.
    Во-первых, как я уже сказал, совершенно поразительно несоответствие содержания и названия книги. Во-вторых, книга очень бедна содержанием. Гаджиев в сущности топчется на месте, обсуждая в основном глобализацию и конец биполярной системы международной безопасности (сиречь мирового господства). Даже традиционная тематика подобной книги должна быть намного шире. А в наше время кризиса государственности и национального самосознания, оживления этнического сознания, обострения всех форм международной конкуренции, возникновения и расцвета новых частных договорных сетей, разворачивания пространств с иной топологией (пространство фирм, киберпространство) и т.д. хотелось бы узнать больше о таких вещах, как суверенитет, о таких тенденциях, как сепаратизм, ирредентизм, федерализм, о транснациональных корпорациях, о международных организациях. Гаджиев даже не все эти сюжеты упоминает.
    Учебное пособие, разумеется, не должно претендовать на какую-то особую глубину и оригинальность, но оно должно гарантировать некоторую полноту и демонстрировать надежный научный фундамент. Книга Гаджиева, к сожалению, этим условиям не отвечает. В книге множество цитат из авторов, никак не атрибутированных. Содержание этих цитат как правило весьма тривиально. Такие вещи в учебных пособиях должны бы проходить безымянными. В крайнем случае место авторов в сносках. Кроме того, в большинстве случаев гораздо важнее, чем имя автора, название журнала, где он выступает, или название его книги. Если, конечно, имя автора не говорит само за себя.
    Но в книге Гаджиева сносок нет вообще; все зафутболено в основной текст. Там рядом с неким Л.Миллером вдруг возникает Фр.Ницше. Мы так и не узнаем, кто такой этот Миллер, но зато нам любезно напоминают, что Ницше - это "известный немецкий философ конца ХIX века", - а то мы не знали. В то же время многие авторитетные имена упоминаются всуе. Гаджиев, например, несколько раз называет Макса Вебера в связи с общими местами. В то же время книга подобного содержания прямо-таки вопиет к одной мысли Вебера, в высшей степени релевантной в этом контексте. Вебер полагал (не он один, конечно), что только геополитически активные великие державы могут гарантировать мир в хаотической толпе мелких государств. Но эта проблема (если угодно, теорема) в книге всерьез не обсуждается.
    Вообще, литература, которую Гаджиев рекомендует, второстепенна и случайна. Многие важные имена и работы блистают отсутствием. Зато есть Ганс Магнус Энценсбергер, Станислав Лем, Поль Валери. Все это славные имена, но к учебному пособию по международным отношениям они имеют очень косвенное отношение.
    На этом фоне странно выглядят причитания автора насчет интеллектуальной скудости нашего времени. "Не видно на Олимпе социальной мысли фигур калибра Гуссерля, Хайдеггера, Ясперса, Камю и др.", - так пишет Гаджиев. То есть как это не видно? Разуй глаза - все будет видно. Я уже не говорю о самом списке образцовых олимпийцев - почему именно эти?
    Весьма часты в книге искажения имен - и имен важных. Гумбольдта Гаджиев упорно называет "Гумболдт" (на английский, что ли, манер), а таинственный "французский географ Р.Элизе" - это, по-видимому, Элизе Реклю. Один из самых легендарных персонажей средневековой европейской истории в России всегда был известен как Карл Мартелл. Гаджиев переделывает его в Ш.Марцелла. "Ш", наверное, значит Шарль, хорошо хоть не Чарли. Я вообще далек от редакторского снобизма. Но подобные ошибки вызывают серьезное недоверие к научному фундаменту книги.
    Есть вещи и похуже. Например, пару раз возникает подозрение, что автор путает "центробежные" тенденции с "центростремительными". В другом месте он противопоставляет "свободной торговле" ("фритредерству") почему-то "меркантилизм" в контексте, где вроде бы должен фигурировать "протекционизм". Либерально-демократические системы противопоставляются авторитарно-тоталитарным - обывательская типология.
    В самом ответственном месте Гаджиев пишет: "...необходимо развитие геополитики не только как одной из важнейших научных дисциплин, без которой невозможно понимание реальностей современного мира, но и как теоретического источника геополитических знаний". Эта сентенция - набор нелепостей.
    Но важнее всего все-таки, что в этом "Введении в геополитику" нет ничего, помимо элементарного (и морально устаревшего) обзора системы международных отношений. Ни старой геополитики, ни тем более новой автор не знает, никакой "науки геополитики" сам не развивает, а слово "геополитика" попало на обложку его книги как "фрейдовская оговорка" (freudean slip). За ней что-то скрывается, но об этом позже.
    Если Гаджиев пишет книгу как тяжелую лямку тянет, выполняя изнурительную академическую повинность, то Александр Дугин парит в облаках, размахивая широкими крыльями оригинальной и основательной эрудиции и богатого воображения. Дугин проявил любознательность и написал вразумительный обзор геополитических взглядов. Эти взгляды всегда были на периферии общественной мысли, даже если их высказывали такие заметные фигуры как Ратцель, Видаль де ла Блаш или Карл Шмитт. Чистые геополитики - по большей части фигуры мало известные. И их обычно вспоминают только в связи с той ролью, которую они сыграли в обосновании одиозных внешнеполитических доктрин Германии времен нацизма. Тем не менее геополитический невидимый колледж упорно продолжает существовать, напоминая своего рода "интеллектуальный орден". Обзор его идей, сделанный Дугиным, увлекателен и даже слегка возбуждает.
    Дугин не слишком заботится о четком определении геополитики. Но кажется, что он адекватно чувствует геополитику как разновидность умствования. Это своеобразное видение (vision) содержания истории, близкое по стилю к планетологии. В этой системе представлений "мир-история", или "человечество", или "этносфера", или "культуросфера", или, если угодно, "ноосфера" оказываются подобными геосфере, биосфере, земной коре. Основные структурные элементы земной коры становятся и основными структурными элементами человечества-истории. А борьба между Океаном и Сушей, борьба Левиафана с Бегемотом выглядит как циклическая череда трансгрессий и регрессий. Это, дескать, есть реальное мясо истории. Все остальное - легкое сотрясение воздуха, рябь на поверхности.
    Дугин вполне понимает, что сказавший слово "геополитика" берет на себя определенные обязательства. Он последовательно развивает геополитическую логику до конца, даже до абсурда. Он нигде не сползает в "политическую географию" с ее стремлением к научной легитимности и тяготением к детальной микрогеографической эмпирии. Выросший из этого обновленный вариант геополитики в стиле Ива Лакоста не просто не устраивает Дугина, но вообще его не интересует как нечто пошлое и не заслуживающее внимания тех, кто смотрит на землю с высоты ближнего космоса.
    Во введении Дугин делает одно замечание, которое легко не заметить, а между тем оно чрезвычайно важно для тех, кто хотел бы правильно его понять: "Геополитика - это мировоззрение власти, наука о власти и для власти. Только по мере приближения человека к социальной верхушке геополитика начинает обнаруживать для него свое значение, свой смысл и свою пользу, тогда как до этого она воспринимается как абстракция". Это чрезвычайно проницательное и точное суждение. Есть легенда, что Сталин планировал военные операции по глобусу. Похоже на правду. И надеюсь, теперь вы понимаете почему. Конечно: людей на глобусе не видать - только материки и моря. Безусловно, взгляд на человечество как на совокупность людей - это взгляд мещанский. Серьезные люди видят на поверхности земли (во всяком случае глобуса) совсем другое.
    Геополитика одушевляет океаны и континенты и смотрит на них как на живые сущности, как на формы жизни. И она хочет служить тем, кто этой субстанцией оперирует. Большая часть книги Дугина - это такой проект дальнейшего существования России, понимающей саму себя как геополитическую сущность. По логике геополитиков от Макиндера до Дугина Россия - это "географическая ось истории". Ее миссия - это воссоединение евразийских территорий "от Владивостока до Дублина". Главный враг - Соединенные Штаты; Старый свет против Нового. Китай - береговая зона. Независимость Украины - нонсенс. И так далее и тому подобное...
    Спорить со всем этим невозможно. Все эти утверждения находятся по ту сторону "правильности" или "неправильности". Кроме того, нам деликатно объяснили, что если мы не находимся "близко к власти" (а мы-таки не находимся), то нам просто не понять, о чем тут речь: для нас это все останется абстракцией. Да, действительно остается. В самом деле, вневременная длительность и внемасштабная пространственность геополитических сущностей "по Дугину" на мой мещанский взгляд - абстракции. Горизонт мещанина определяется среднесрочными, а то и краткосрочными (например, отрезок между 1917 и 1945 гг.) флуктуациями истории. И тут мы оказываемся вместе с мещанином и буржуазным филистером В.Ратенау; нам кажется, что наша судьба - экономика. Сползание ледников, а тем более дрейф континентов наши датчики не улавливают. Когда другому мещанину, Кейнсу, напоминали про "долгосрочную перспективу", он махал руками и говорил: "Не надо, не надо, я вас умоляю, в долгосрочной перспективе мы все мертвы".
    Роковое тяготение геополитики к абстрактности вполне совпадает с ее же склонностью к магической символике. Эту склонность сам Дугин впечатляюще демонстрирует в "Заключении". Там он уже окончательно пускается во все тяжкие и рассуждает о борьбе Воды, Земли и Огня так, как будто делает пассы над котелком с алхимическим зельем и разговаривает с Духами. Тут у читателя со слабыми нервами даже возникает некоторое опасение, не есть ли все это постмодернистская шутка.
    Другое свойство геополитики - ее фундаментальный дилетантизм со всеми симпатичными и несимпатичными импликациями этого состояния ума. Записавшиеся в геополитический клуб-колледж-орден в лучшем случае были профессионалами где-то еще. Они были либо историки, либо географы. Они были либо практические военные-штабисты, либо дипломаты. Интересно, что среди них нет экономистов и социологов. Характерным образом геополитики появлялись в тех областях знания, где имелись затруднения с построением теории, или там, где требовалась харизматическая доктрина (внешнеполитическая или военная). Как всякие дилетанты, геополитики интересуются прежде всего морфологией. А понимание обществ требует знания их физиологии.
    Дугин совершенно правильно заметил, что власть имущие стихийно склоняются к геополитической систематизации своих представлений о сущностях, которыми им приходится управлять или манипулировать. Они-то и есть самые главные дилетанты. Конечно, лучше, если возле них находятся такие просвещенные геополитики, как Хаусхофер, Макиндер или Дугин. Но беда в том, что такие геополитики как царь Николай II, эрцгерцог Фердинанд, Адольф Гитлер, Иосиф Сталин или Саддам Хуссейн, думают про себя, что они сами с усами. Они скорее предпочтут нашептывания евреев-финансистов, чем своего брата-геополитика. Тут начинается ревность. Поэтому те, кому было геополитическое откровение, оказываются в парадоксальном положении по принципу "бодливой корове Бог рогов не дает".
    На этом можно было бы и кончить наши размышления по поводу книги Дугина. Но не хотелось бы. В конце концов, импозантный трактат Дугина и сама его тематика заслуживают в нынешних российских обстоятельствах гораздо более серьезного к себе отношения, чем легкомысленная ирония, от которой нам только что столь роковым образом не удалось удержаться. В самых критических местах своего трактата Дугин пишет, например, такие вещи как: "Русские готовы идти на немыслимые жертвы и лишения, лишь бы реализовывалась и развивалась национальная идея, великая русская мечта". Или: "Битва за мировое господство еще не закончилась".
    Можно, конечно, спросить, откуда Дугин взял, что русские "готовы" вести такую мировую войну, не считаясь с жертвами. Можно даже привести много свидетельств тому, что Дугин жестоко ошибается насчет этой готовности. Но российское общество и российская нация переживают глубокий кризис и нуждаются в мифологии. Из исторического опыта мы знаем, что популяция без объединяющей и возвышающей мифологии не может думать не то что о мировом господстве, но и о выживании в виде единой исторической сущности.
    Дугин предлагает такую мифологию. Ни в каком диспуте не удастся ее опровергнуть. Мифы не бывают правильными или неправильными. Они бывают успешными или неуспешными. Геополитическая мифология на территории постсоветской Евразии звучит все громче и громче. Поэтому слово "геополитика" стало таким употребительным в политическом обиходе и в разговорах о политике (смотри обложку книги Гаджиева). Пусть почти никто (в отличие от Дугина) толком даже не знает, с чем эту геополитику придется потом есть. Слово висит в воздухе. С ним может конкурировать только другое, столь же мифологическое понятие - "рынок".
    Так что же все-таки наша судьба - экономика или геополитика?
    Как узнавать будем? Может, проголосуем? Или как?